Город на воде, хлебе и облаках - Страница 25

История улицы распоясавшегося Соломона

Вы, конечно, понимаете, насколько должен быть распоясаться Соломон, который на самом деле был вовсе даже и не Соломоном, а Бенционом, чтобы его именем назвали улицу. Это тот Бенцион, который сейчас в Городе проходил по хлебному делу. В техные года ему навскидку был тридцатник, а на самом деле – двадцать девять лет. А тридцатник должен был стукнуть к вечеру того злополучного дня, наутро после которого улица и приобрела свое название.

Раньше он прозывался Беня Комедиант. Еще в хедере он проявлял недюжинные актерские способности.

Он запросто протыкал обе щеки сапожной иглой сапожника Моше Лукича Риббентропа, которому платил за иглу небольшую арендную плату. Потому что игла от крови ржавела и обувь, сшитая при посредстве ржавой иглы, не могла считаться кошерной и требовала чистки, которая требовала денег, потому что кто ж в те алчные времена первобытного капитализма будет забесплатно чистить ржавую от крови сапожную иглу.

Помимо протыкания щек, Беня Комедиант мог усмирять медведя. Проверить это было трудновато из-за отсутствия в нашем Городе медведя, но раз Беня утверждал, что может, то какие основания ему не доверять?.. Тем более что проверить обратное было также невозможно по причине все того же отсутствия в Городе медведя. А в карточных фокусах ему вообще не было равных. Особенно в фокусе с тремя картами, именуемом впоследствии «три листика». Потом, после введения в нашем Городе запрета на карточные игры из-за недопоставки в Город карточных колод, он фокус усовершенствовал, заменив карты наперстками.

А когда в Городе появились механические часы, изобретенные в свое время Гутен Моргеновичем де Сааведрой, то Беня Комедиант публично и незаметно снимал их с рук жителей. Но фокус удавался ему наполовину. Снимать-то часы он снимал, публично и незаметно, а вот возвращать их так же публично и незаметно у него пока не получалось. Как, впрочем, непублично и заметно тоже. Многим жителям это не нравилось. Особенно тем, у которых часы исчезали. Когда-то, очень много лет назад, Беня Комедиант снял часы и с меня. И с тех пор я тупо счастлив. Но другие жители не были счастливы, поэтому они вываляли его в дегте и птичьих перьях, из-за чего Город затарился немереным количеством фаршированных куриных шеек и дефицитом дегтя, и вывели Беню Комедианта за пределы Города. (Позже эту историю использовал американский человек Самуэль Клеменс в романе «Приключения Гекльберри Финна.)

На каких сценах подвизался Беня Комедиант вне пределов Города, я сказать не могу, но где-то же он был!.. Во фраке и цилиндре. Из которого периодически без видимых причин порскали дикие кролики.

И как-то вечером он сидел в своей коляске в окружении порскающих туда-сюда диких кроликов на улице под названием «Улица» и громко рассказывал окружающим его местным евреям о покорении им манежей цирков Астлея, Барнума, Никитина, Дю Солей (которого в те времена еще не существовало, во какова волшебная сила искусства: цирка еще нет, а он уже покорен). И среди евреев затесался один парень из русского квартала, который вообще-то шел мимо. И прошел мимо, задержавшись лишь на секунду. К слепому часовщику реб Файтелю на предмет починки часов. И каково же было его удивление, когда он, придя к реб Файтелю, часов-то и не обнаружил. Тогда, СОПОСТАВИВ, он вернулся на улицу Улица, к продолжающему хвастать своими сценическими достижениями Бене Комедианту. Толпа еврейских подростков с упоением слушала его, с разной долей убедительности снимая друг с друга часы. Русский некоторое время слушал и смотрел на эту вакханалию иллюзии и манипуляции, но ничего сделать физического не мог по причине «а чем докажешь», а посему свое отношение к происходящему выразил излишне гневным:

– Распоясанно ведете себя, Соломон!..

И все. И как сказано «в начале было слово» и не сказано «а потом было дело», но улица Улица тут же стала называться улицей Распоясавшегося Соломона, а Беня Комедиант стал хлебником. А почему он стал хлебником, я понятия не имею. Возможно, потому, что в Городе хлебников до него не было и халы к Шаббату приходили из Варшавы черствыми. А чем наш Город хуже Егупца? Ничем. Разве что Егупец славился своими инвалидными колясками, на одной из которых раскатывал по Городу Шломо Сирота. Кстати, если вам нужна инвалидная коляска, то я могу похлопотать. Не потому, что там комиссионные, а исключительно из внутреннего расположения. Ну, и комиссионные тоже не помешают.

Я придумал еще одну версию появления в Городе Бени-булочника, но об этом потом. И ваша вольная воля, какую историю выбрать. Потому что свободу вольной воли никто не отменял.

Вот такая вот история улицы, на которой был расположен Магистрат, к которой подвалила христианская община на предмет, о котором мы уже говорили.

А теперь перестанем возить котенка носом по описанному ботинку и перейдем к сути разговора, который состоится через минуту в Зале для разговоров Магистрата нашего Города. Впрочем, прошу прощения, не через минуту, а… Ну скажите, сколько нужно времени честным (с ударением на «Ы») христианам, чтобы расплескать по случайно оказавшимся в Магистрате рюмкам неслучайно оказавшейся в нем алкогольной водки? Ибо никакой серьезный разговор в городе, а тем более в его твердыне – Магистрате, по определению невозможен. Вы можете меня спросить – по какому такому определению? Кто? Когда? И где это определил? Такие идиотские вопросы постоянно задает Ирка Бунжурна, когда намыливается совершить какую-либо очередную глупость и допытывается у меня, по какому такому случаю ей, Ирке Бунжурне, ее нельзя совершать. И где написано, что ее нельзя совершать именно ей, в то время как другим – запросто. И ответы типа половых связей с валенком в сумасшедшем доме ее не удовлетворяют, а лишь на некоторое время погружают в состояние тихой задумчивости о технических возможностях этого действия, исходя из гендерных различий плотских намерений валенка. Но потом она опять возвращается к своим баранам, и тогда я пускаю в ход единственный ответ, насквозь пропитанный демагогией, а посему и являющийся наиболее убедительным в моих устах, в которых неведомо откуда появляется немыслимое для среднего обитателя черкизовского приграничья количество елея: